Константин, 49 - 1 сентября 2009 11:46

[COLOR=red]Граф Минна
Стеклянное, яркое, хрупкое[/COLOR]

Небо - самая красивая вещь на свете. Я часто смотрю на него - никогда не упускай такой возможности, бэби, это лучший способ вспомнить о своей истинной сущности. Молочная пенка облаков, слепящее полуденное солнце, туманная утренняя дымка... Хрустально-синее, хоть пей, в феврале; набухающее снежными тучами ноябрьским утром; бархатное и глубокое, со сверкающей крошкой звезд - июльской ночью... Оно никогда не бывает одним и тем же. И оно всегда прекрасно.
Красивей, чем небо, могут быть только твои глаза.
Спи, бэби, я расскажу тебе сказку - странную сказку, которую знает каждый ребенок там, откуда я родом.

Он был канатоходцем, этот мальчик.
В праздничные дни город гудел, как музыкальный ящик. Ярмарка звенела щебетом заморских птиц и криками прибывших на легких фелуках торговцев. Улицы расцветали яркими платьями и немыслимыми шляпами. Кондитеры выставляли прилавки прямо на мостовую, подходи и покупай: россыпи разноцветных леденцов и фруктовые пирожные, конфеты из нежнейшего шоколада в шелестящих обертках и ягоды, пересыпанные сахарной пудрой, под густой шапкой взбитых сливок. Циркачи разворачивали шатер, музыканты доставали инструменты из футляров, гадалки щедро обещали каждой дурнушке встречу с принцем и долгую жизнь в достатке и любви...
Над площадью натягивали канат, туго, будто струну на мандолине. И он балансировал на этой струне - бесстрашная нота на стане в одну линейку. Публика затихала, едва босая нога канатоходца ступала на натянутую над бездной нить. Сначала он просто проходил над головами зрителей, осторожно, медленно, как вступают в холодную воду, не решаясь окунуться с головой. С каждым шагом его движения становились увереннее, свободнее - и вот он там, наверху, уже играет на дудочке, кувыркается или жонглирует горящими факелами, беспечный и беззаботный, будто и не рискует в любую секунду сорваться и рухнуть на мостовую.

Она каждый раз приходила посмотреть на него, тоненькая, темноглазая, похожая на ангела - с золотистыми кудряшками и в пышном платьице, сплошь из кружевной пены. И он знал, что она приходит: всякий раз в шляпе, с которой обходил публику старый Питти, среди медных бляшек и серебряных чешуек оказывалась одна золотая монетка.
- Храни ее бог, нашу девочку, - бормотал Питти, вытирая глаза, и целовал монетку, на которую они могли прожить до следующего праздника. Мальчик только смеялся в ответ.
- Конечно, где тебе сверху разглядеть, какая она красавица, - ворчал старик, недовольный, что ему не с кем разделить свое благоговение.
- Если я буду разглядывать девчонок внизу, тебе придется отмывать мостовую от моих мозгов, - отвечал он.
Конечно, он лукавил. Ведь ему не приходилось плясать на канате одному, труппа была солидная - и атлет, вскидывающий гири, словно играющий мячиком ребенок, и девушка в змеино-зеленом трико, что умела сворачиваться в кольцо и завязываться в узел, и акробаты, и клоуны, и укротитель тигров... Словом, у него было предостаточно времени, чтобы разглядеть красавицу. Если уж совсем откровенно, он только этим и занимался, когда не был на канате. Мечтал ли он о ней? Мечтаешь ли ты принести домой звезду? Попробовать-то можно. Дом сгорит. Так и сердце его трещало, готовое вспыхнуть и в мгновение превратиться в уголь. Она была для него - ангел, по нелепой случайности потерявший крылья и с тоской взирающий в небо. Он был куда ближе к небу и, вероятно, должен был казаться ангелу счастливейшим из смертных...
Тс-с-с.
Там, откуда я родом, этого не произносят вслух. И шепотом - не произносят. Того, кто нарушит запрет, изгонят с позором, вышвырнут вон и навеки забудут его имя. Само это слово способно навести беду на город, где оно было произнесено.
Какое слово?
Ты не понимаешь, бэби?
Счастье.
Там никогда не признаются в том, что счастливы, - не признаются даже себе, не выдают себя слишком открытым взглядом или слишком ясной улыбкой. Даже в самом безоблачном небе там стараются увидеть крошечную тучку, а в любом совершенстве находят червоточинку, чтобы нельзя было сказать: "Я счастлив".
Иначе - беда придет.
Так принято считать там, откуда я родом.

Они не могли быть вместе. Она была слишком хороша для него, слишком богата для него, происходила из слишком хорошей семьи и была слишком похожа на ангела, чтобы связаться с нищим циркачом. Ей была уготована другая судьба. И все же, как это и случается в сказках, девочка так полюбила мальчика, что все эти "слишком" оказались для нее абсолютно незначительны. В конце концов, ее отцом был придворный колдун, и ей было можно все.
Они качались на качелях, укрепленных на огромной ветви старого дуба над прозрачной рекой. Они глядели на город с самого верха сторожевой башни. Они целовались в саду, под цветущими абрикосами. А однажды она поцеловала его прямо на площади, на виду у всех. Он подарил ей простенькое колечко, и она пообещала, что они будут вместе еще долго-долго.
- Я счастлив, - сказал мальчик.
Девочка испуганно прижала ладонь к его губам:
- Тише!
- Ты веришь в эту чушь? - удивился он.
- Тише!.. - повторила она.
- Веришь в сказки о Витражнике? В его замок по ту сторону мира, с окнами из цветных осколков счастья? В повозку, что движется сама собой? В бубенчики из детского смеха?
- Тише... - умоляла она, понимая, что уже опоздала - уже слышно было, как стучат по мостовой колеса страшной повозки. Позвякивали медные бубенцы, и брякало битое стекло в сундуке со ржавым замком, и цокали подковы невидимой лошади - говорили, она черна, как ночное небо, глаза ее - два топаза, а грива ее - золотой шелк...

• 
• 
•