Витя, 72 - 13 марта 2009 18:13

Журнал "Медведь", 4 cентября 2007 г.

[SIZE=+1][COLOR=brown]- Сын у тебя бутуз? Во втором значении слова. Ну, в смысле креп­кий парень.
- Да... А что, еще есть значения?

- Конечно. Первое значение слова «бутус» (бутуз) - хмурый, наду­тый, необщительный человек или же толстый, низкорослый.
- Ну, такой я и есть внутри. Надутый. Меня тут как-то попрекнули: ну хватит уже тебе быть нелюдимым. И мне так стыдно стало... Настолько точно сказано! Как укол: больно, но полезно.

- А, типа ты сильно умный, не ходишь никуда.
- Да-да... Отстраняюсь... Все мы, художники, такие. Любой мечтатель — художник.

- Еще одна новость: ты стал писателем. В январе у тебя вышла книга под названием «Виргостан».
- Ну, нельзя сказать, что я стал писателем. Я просто увлекся графоманством. Это хобби. Я пишу для друзей. Записываю свои мысли, чтоб не забыть. Мне предложили это опубликовать, и я согласился. Хотя на написание тек­стов я сейчас трачу больше времени, чем на сочинение музыки...


- Ты где-то сказал, что тебе открылось новое звучание песни «Я хочу быть с тобой». Религиозный смысл.
- Ты знаешь, это скорее пижонство мое. Да, я иногда говорю какие-то вещи, но ведь применительно к какой-то ситуации! А не вообще... Но вот ты мне сейчас напомнил про это, и я сразу как будто в микроскоп посмотрел... и увидел, что действительно, я по-другому стал на ту песню смотреть! Я перестал над ней глумиться. Я, вместо того чтобы всю жизнь благодарить судьбу за то, что со мной произошло, я глумился! Я считал, что я корявый. И все остальное корявое. Я уродовал все то, что происходило со мной. Причем уродовал непонятно для чего и для кого, никому это не нужно было!

Тема сложная. Я далеко не все понимаю. Наверно, я для этого недостаточно поэт и музыкант и вообще недоста­точно тонкий человек. Кстати, в жизни часто так бывает: люди обычно понимают только малую часть того, что им говорят другие. Но тем не менее я пытаюсь беседу продо­лжать и поддерживать:

- Как никому не нужно? Люди же слушали тебя... Стало быть, это соответствовало музыке времени.
- Нет, мне тогда казалось, что если группа Led Zeppelin существует, то по сравнению с ней все то, что мы делаем, убого выглядит.

- А, и потому ты глумился и стебался!
- У меня было неблагодарное отношение к тому, что происходило. Я не видел в своих песнях того, что видели в них другие. Мне казалась мелкой околомузыкальная дея­тельность.


- И все-таки расскажи про твое новое прочтение смысла песни «Я хочу быть с тобой». Музыкальные критики столько говорят про это с твоих слов.
- Я в разные моменты отношусь к разным вещам по-разному. Я тогда вообще не понимал, о чем это песня! Я не внушал никакой подтекст — ни себе, ни другим. Мне просто нравилась песня. Для меня это было такое наитие: ты чувствуешь, что это близко тебе, и ты хочешь, чтобы это было рядом с тобой. Меня мучила эта песня, могу тебе сказать. Долго. Нет, я не то чтобы не понимал, я и не ста­рался понять, я просто жил интуицией. Меня мучила эта песня в том смысле, что это, конечно, танго.

- Это чем плохо?
- Ну, у нас тогда в Свердловске с этим было строго: либо музыка-кабак, либо хард-рок. Жестко. И ничего про­межуточного.

- А это куда отнесли?
- Кабак. Я и не спорил... Это была истина...


- Расскажи про Кормильцева.
- Что про Кормильцева рассказать? Это был наиталан­тливейший человек. Мы с ним познакомились только пото­му, что оба были одинаково несчастливы. Мы были близки по степени несчастья. Но несчастны мы были по-разному.

- Как художники, которые остро чувствуют несовершенство этого мира?
- Ну да, ты прав.Мы с ним не заказчик и исполнитель. Мы свой проект не рассматривали как коммерцию. В том смысле, что не ставили перед собой задачу настричь побольше купонов. Задача была дру­гая: делать хорошие песни. Но тем не менее получилось так, что группу «Помпилиус» каким-то образом рас­крутили до такой степени, что она гремела по всем каналам и городам! Бери да стриги просто! «Нау» и «Ласковый май» — мы параллельно существовали, были на одном уровне. Я имею в виду по популярно­сти, по деньгам.
Вот в какую компанию ты попал - с «Ласковым маем»!
- Это было неизбежно. Но мы не кинулись стричь и чесать. Никто нас не упрекнет в том, что мы кинулись гнать попсу для заработка! Просто Илья всегда находил такие слова, которые будоражили людей. Он был челове­ком очень пытливым, он легко ориентировался в инфор­мации. Любил путешествовать.

В общем, в последний раз(о последней встрече с Кормильцевым в июле 2006 года) вы поговорили хорошо.
- Ты знаешь, мы всегда хорошо говорили. Но как толь­ко мы расставались, то сразу начинались какие-то обстоя­тельства, были громы, мелкие грозы. Вдруг начиналось что-то... А когда мы вместе были, все было в порядке.Должок за мной есть... Я в принципе готов его заплатить. И я представляю себе, как это сделать. Но для этого нужно поймать момент...
- А что можно теперь сделать? Сочинить какую-то песню?
- Это тоже возможно. Но пока это не получается. Вся эта белиберда продолжается после его смерти. Надо, чтоб все это улеглось. Мы с ним обсуждали возможность выпу­ска альбома.

ИТОГО

- Идет борьба нашего детского пиратства и романтиз­ма с нашим взрослым состоянием. Это испытание.

- Ты стал взрослым?

- Нет. И я ничего не могу с этим поделать. Ответствен­ности никакой. Все, что я могу испытать, — это безответ­ственность. Я просто парусник... Сдувает меня. Я не наив­ный человек, я придуриваюсь, но иногда я в таком вос­торге пребываю! Я ничего не сделал, а все говорят: нет, сделал! Чего я такого сделал? Объясни!

- Ну как? Ты классик все-таки.
- Ага, классик. Чайковский... Стравинский...


текст: Игорь Свинаренко

Взято с::http://www.nautilus.ru/news/interview-09-2007. htm [/COLOR][/SIZE]

• 
• 
•