Владимир, 43 - 29 января 2009 09:56

Взято из кулуаров тырнета. Расказик от женского лица.

В детстве я так хотела быть солдатом, что однажды, когда мы с папой были на
рыбалке, я надела себе на голову цинковое ведро и для верности закрепила
под подбородком ручкой. Ну, типа я такой вот солдат в красивой новой каске.
Правда, я ни хрена не видела, кроме своих сандалий, и ведро очень неприятно
давило на уши, но я все равно была страшно довольна своей выдумкой. И
металлически-гулко спросила у папы, закидывающего донки, возьмут ли меня
теперь в армию. Папа некоторое время молчал, а потом сказал плохое слово,
означающее, что рыбалке пришел конец, и стал стаскивать с меня ведро.
Тогда-то я и испытала на себе все тяготы военной жизни: ведро то жутко
врезалось ручкой мне в подбородок, когда папа тянул его вверх, то
натягивалось на голову и сжимало мой глупый детский череп при попытках
вытащить ручку. Папа припомнил мне не так давно засунутые в нос вишневые косточки,
когда я хотела быть похожей на Муслима Магомаева, и сказал еще одно плохое слово.
Тогда он мне грозился отрезать нос, а сейчас – всю голову сразу. Потому что
все равно с такой дурной головой, с натугой говорил папа, стараясь
разделить нас с ведром, мне нормальной жизни не будет. Мою голову, папину рыбалку и
советскую армию спас проезжающий мимо автомобиль с пассатижами в багажнике.
Папа разогнул ими одно крепление ведерной ручки и освободил своего
дурацкого отпрыска. А потом долго ржал. А вечером рассказал об этом случае дяденьке,
который мне тогда жутко нравился. И, наверное, именно поэтому у нас с тем
дяденькой так любви и не вышло.
С возрастом моя тяга к металлическим предметам не уменьшилась, а мозгов не
прибавилось. Уж не помню, когда там в школе делают первую флюорографию, но
предполагается, что голова уже должна быть и даже иногда работать. Тогда я
еще не знала о существовании гинекологов, поэтому флюорографии боялась
страшно, просто жутко. И поэтому соображала еще хуже, чем обычно. Зайдя в
кабинет на негнущихся ножках, я увидела ужасного вида конструкцию,
состоящую из двух панелей выше меня ростом, между которыми натянута какая-то ржавая
унитазная цепь. Типа, входить между панелями запрещено, пока врач цепь не
снимет. Ну конечно, а то набегут без спросу, наделают себе снимков и убегут...
Короче, впустила меня тетенька-врач наконец-то внутрь шайтан-агрегата,
рассказала, к чему каким местом и как сильно прижиматься надо, и свалила в
другую комнату. А я одна, мне холодно и страшно. И вдруг - чу! Голос свыше:
«Цепочку в рот возьмите!» Я решила не сопротивляться Голосу и покорно взяла
в рот эту жуткую цепь, которую неизвестно сколько до меня народу брало в то
же место. Цепь была очень невкусная и очень холодная. «Наверное, она служит
каким-то передатчиком рентгеновских волн» - подумала я, одновременно
пытаясь сообразить, надо ли брать в рот всю цепь целиком или можно ограничиться
небольшим ее фрагментом. Догадавшись, что раз цепь ржавая вся, то
совершенно очевидно, что придется заталкивать ее в себя до самого колечка, я
добросовестно запихала ее за щеку. Минут через 15, когда тетенька-врач
снова смогла говорить, она мне объяснила, что вообще-то имела в виду серебряную
цепочку с кулоном, висящую у меня на шее, но и так тоже неплохо получилось.
И сказала, что белой завистью завидует тому гинекологу, к которому я приду
на свой первый осмотр.
Когда я все это рассказала папе, он ответил, что еще после вишневых
косточек понял, что жить мне будет сложно, но интересно и нескучно. И хотя я вот уже
несколько лет как перестала надевать на голову и брать в рот неподходящие
предметы, пожаловаться на однообразие в своей жизни я и правда не могу.
Чего и вам желаю.

• 
• 
•